Нерадивая дочь - Лариса Джейкман
Ее невеселые мысли прервал Эдик.
– Ну что, какие дальнейшие планы у нас на сегодня?
– У нас никаких, – ответила Татьяна и взглянула на часы, день клонился к вечеру. – Знаете что, вы с Ликой сходите куда-нибудь, если хотите, а мы с мамой побудем. Она вон уже задремала, пусть отдохнет. А потом вы вернетесь, и мы с Максимом поедем к нему. Кстати, вы когда назад, завтра или задержитесь?
– Завтра, Танюша. Где-то в полдень уедем. У нас важная встреча в понедельник утром. Поэтому мы не пойдем никуда, пожалуй. Давайте лучше просто поболтаем, сто лет не виделись.
– А как все закончилось с этим антиквариатом? К тебе кто-нибудь приходил?
– А то! – слегка возмущенно откликнулся Эдик. – Все перешерстили, проверка за проверкой. Ну там вопросы у них кое-какие остались, конечно. Надо еще пару раз с ними встретиться, недостающие документы предъявить, Туров пока в отъезде, а без него я не могу их добыть. Да еще и налоговую на меня натравили. Нашли ошибки в отчетности, штрафом пригрозили. Ой, сплошной геморрой, честное слово! Но о тебе ни слова.
– Ну а с черным рынком что? Есть к тебе претензии? Кто тебя подставил все-таки?
– От черного рынка пришлось отбиваться. Кто подставил не знаю, могу только догадываться. Но вот эти последние документы будут окончательным доказательством моей непричастности к этому рынку. Не волнуйся, все будет в порядке. Главное, что они от тебя отстали!
– Да, Эдик. Ты все-таки умный брат у меня. Все как-то умеешь обставлять так, что зацепиться не за что.
– Он просто знает всю эту кухню от и до, – вмешалась в разговор Лика. – Я даже удивляюсь иногда, такие дела проворачивает, и все у него в ажуре.
– Сплюнь, – сказал Эдик. – Я просто никогда не ввязываюсь в криминал, из принципа. У меня свои методы, и они работают прекрасно, хотя передряг хватает, ну это такой уж бизнес, ничего не поделаешь.
На этом разговор на щекотливую тему завершился, маму уложили спать, девушки вымыли посуду, прибрались и, оставив Эдика с Ликой дома, Татьяна с Максимом уехали к нему.
20. Выдержка и терпение
Елизавету Тимофеевну обещали выписать уже в апреле. Все это время Татьяна с Максимом разрывались между работой и больницей, хотя порой казалось, что мама не желает никого видеть, и настроение у нее не поднималось от визитов близких. Более терпимо она все же относилась к Максиму, но почти каждый раз задавала ему один и тот же вопрос:
– А вы, простите, кто будете?
Максим терпеливо отвечал, что он близкий друг Татьяны и ее будущий муж. Татьяна при этом старалась держаться спокойно, она кормила маму, выводила ее на прогулку, старалась разговаривать с ней, но мама отвечала односложно, порой невпопад.
Однажды весенним дождливым вечером они втроем сидели светлом холле на кожаном диванчике около раскидистой пальмы в кадке. Мама пила кофе из термоса и ела принесенное Таней печенье.
– Невкусное, – вдруг заявила она и отложила кусочек в сторону. – Вы знаете, Максим, у меня раньше была дочь, да-да, не удивляйтесь. Она была очень похожа на вашу женщину, только она пропала куда-то.
Татьяна вздрогнула при этих словах и посмотрела на Максима. Тот прикоснулся к ее руке, слегка пожав ее, и ответил:
– Моя женщина – это и есть ваша дочь Татьяна, Елизавета Тимофеевна. Она здесь, рядом с вами. И посещает вас каждый день, а скоро заберет к себе домой, когда врачи разрешат.
Мама посмотрела на дочь холодным, ничего не значащим взглядом и проронила:
– Нет, это не моя дочь. Та была моложе, хотя… если бы она купила мне печенье, то оно было бы таким же безвкусным, как это.
Затем она обернулась к Татьяне и добавила:
– Не приносите мне больше ничего, милочка. А вы, Максим, позвоните моему сыну, Эдику, пусть он придет меня проведать. Я так давно его не видела.
И снова тугой неприятный ком сжал Танино горло. В то, что говорила мама, трудно было поверить. Неужели это возможно, вот так терять память, чтобы не узнавать собственную дочь? Но болезнь есть болезнь. Татьяна быстро взяла себя в руки. Они с Максимом помогли маме подняться и проводили ее в палату.
– Ты только не расстраивайся и не убивайся, хорошо? – проговорил Максим, когда они наконец сели в машину. – Это неприятно, я понимаю, но мама нездорова, и ее болезнь иногда приводит ее вот в такое неадекватное состояние.
– Да знаю я, Максим. Что ты мне Америку открываешь? Просто как со всем этим уживаться? Ума не приложу.
Придя домой, Татьяна тут же позвонила Эдику. Вкратце пересказала ему последний визит и передала мамину просьбу.
– Сможешь вырваться хоть на пару дней? – спросила она брата. – Не хочу, чтобы мама нервничала лишний раз. И потом, еще неделя и ее выписывают. Кардиограмма уже неплохая, аппетит прекрасный, сон наладился, правда с легкими снотворными. Так что все. Домой.
– Понятно, – произнес Эдик. – Я приеду к ее выписке. Заберем ее к тебе, я побуду с ней денек, успокою, а потом уеду до мая. Вы уж там с ней справитесь вдвоем. Ну а после свадьбы мы с Ликой заберем маму к себе. Устраивает тебя такой вариант?
– Эдик, у меня нет выбора. Устраивает, не устраивает, какая разница? – Они оба замолчали после этих немного резковатых слов, но Таня все же сказала: – Извини. Меня все устраивает. Жду тебя и Лике привет. Пока.
Она отключила телефон и расплакалась. Максима дома не было, он отъехал по делам и обещал вернуться попозже. Татьяна налила себе рома, разбавила его колой и немного расслабилась. Да, это тяжелое испытание, но не она первая, не она последняя. Хотя ей было очень жаль, что отношения с мамой у нее натянутые. Было бы гораздо легче пережить это горе, если бы они любили друг друга, как мать и дочь, были бы близки, как родные люди.
«Интересно, почему так получилось, что мы с мамой совсем чужие?» – стала размышлять Татьяна. И перед ее глазами сразу возникли картинки из прошлого, которые она давно уже похоронила в глубине своей памяти.
Вот она пришла из школы с тройкой, и мама сказала, что она бездарна и неумна. Вот она прибежала с двумя пятерками в дневнике, но мама заявила, что случайные пятерки ни о чем не говорят, знаний у нее все равно нет. Равняться надо на Эдика, он твердый хорошист.
– Но и не отличник твой Эдик, чего на него равняться! – возмутилась было Таня, но тут же отправилась в угол за повышенный тон.
Вот они с Эдиком поступили в институт, и мама заявила:
– Молодец, сынок. Я была уверенна в тебе. И сестру свою за собой сумел увлечь. Может тоже выучится и получит диплом.
И ничего, что у Тани по вступительным экзаменам проходной балл был выше, чем у Эдика. Мама на такие мелочи внимания не обращала, просто у Тани это получилось случайно, а вот у Эдика все закономерно.
И так всю жизнь. Когда был жив отец, он Таню хвалил, любил и уважал за ее старание, помощь по дому, хорошую учебу. Он очень любил свою дочь, но с мамой никогда не спорил. Если та в очередной раз была недовольна Татьяной и отчитывала ее, он молчал. Лишь иногда подмигнет ей и скажет тихонечко:
– Ничего, дочка. Мама плохому не научит. Не сердись на нее. Слушайся и не огорчай лишний раз. Ты же хорошая девочка, так ведь?
Татьяна, сдерживая слезы, кивала в ответ, прекрасно понимая, что завтра все повторится, только предлог будет другой.
Брат рос в любви и уважении. Он был примером своей сестре во всем. Но как ни странно, это не сделало Эдика ни эгоистом, ни врединой. Он относился к Тане хорошо, по-доброму, и всегда ее жалел, когда она тихонечко плакала после очередной маминой нахлобучки.
В школе он тоже за нее заступался, помогал
